Неточные совпадения
Люди принялись разводить огонь: один принес сухую жердь от околицы, изрубил ее на поленья, настрогал стружек и наколол лучины для подтопки, другой притащил целый ворох
хворосту с речки, а третий, именно повар Макей, достал кремень и огниво, вырубил огня на большой кусок труту, завернул его
в сухую куделю (ее возили нарочно с собой для таких случаев), взял
в руку и начал проворно махать взад и вперед, вниз и вверх и махал до тех пор, пока куделя вспыхнула; тогда подложили огонь под готовый
костер дров со стружками и лучиной — и пламя запылало.
Натаскали огромную кучу
хвороста и прошлогодних сухих листьев и зажгли
костер. Широкий столб веселого огня поднялся к небу. Точно испуганные, сразу исчезли последние остатки дня, уступив место мраку, который, выйдя из рощи, надвинулся на
костер. Багровые пятна пугливо затрепетали по вершинам дубов, и казалось, что деревья зашевелились, закачались, то выглядывая
в красное пространство света, то прячась назад
в темноту.
И
в самом деле, как будто повинуясь заклинаниям, ветер поднялся на площади, но, вместо того чтобы загасить
костер, он раздул подложенный под него
хворост, и пламя, вырвавшись сквозь сухие дрова, охватило мельника и скрыло его от зрителей.
Артель все еще бушевала на другом берегу, но песня, видимо, угасала, как наш
костер,
в который никто не подбрасывал больше
хворосту. Голосов становилось все меньше и меньше: очевидно, не одна уж удалая головушка полегла на вырубке и
в кустарнике. Порой какой-нибудь дикий голосина выносился удалее и громче, но ему не удавалось уже воспламенить остальных, и песня гасла.
Около огня с засученными рукавами двигался дьякон, и его длинная черная тень радиусом ходила вокруг
костра; он подкладывал
хворост и ложкой, привязанной к длинной палке, мешал
в котле.
Один стал
в дверях спиною к
костру и, заложив руки назад, стал рассказывать что-то, должно быть очень интересное, потому что, когда Самойленко подложил
хворосту и
костер вспыхнул, брызнул искрами и ярко осветил сушильню, было видно, как из дверей глядели две физиономии, спокойные, выражавшие глубокое внимание, и как те, которые сидели
в кружок, обернулись и стали прислушиваться к рассказу.
Как это водится на всех пикниках, теряясь
в массе салфеток, свертков, ненужных, ползающих от ветра сальных бумаг, не знали, где чей стакан и где чей хлеб, проливали вино на ковер и себе на колени, рассыпали соль, и кругом было темно, и
костер горел уже не так ярко, и каждому было лень встать и подложить
хворосту.
До света оставаться
в таком положении было нельзя: тогда, пожалуй, и
костры не помогут да не хватит и заготовленного валежника и
хвороста на поддержание огня.
Церковное извращение христианства отдалило от нас осуществление царства божия, но истина христианства, как огонь
в костре, который, заглушенный на время наваленным сырым
хворостом, уже высушил сырые прутья, начинает охватывать их и выбиваться наружу. Истинное значение христианства теперь уже видно всем, и влияние его уже сильнее того обмана, который скрывает его.
Он притащил теперь из своего запасного магазина связку сухой облы да охапку
хвороста и разложил
костер на площадке, пред входом
в свою келью.
Стрелки из одного
костра разложили три, а сами поместились посредине между ними. Они то и дело подбрасывали
в костры охапки
хвороста. Пламя весело прыгало по сухому валежнику и освещало усталые лица людей, одежду, развешанную для просушки, завалы морской травы и
в беспорядке нагроможденные камни.
Наступило на несколько минут молчание. Слышно было только, как трещал
хворост в костре и сопели солдатские трубки.
Тотчас же из запасного
хвороста были разведены
костры и люди Ермака расположились около них. Группа казаков
в сопровождении Миняя была отряжена
в ближайший лес за топливом и живностью.
— Что-то поделывает теперь моя Аксюша? — со вздохом произнес Ермак, сидя у потухающего
костра,
в который Иван Иванович бросал сухой
хворост.
Выстроенные
в ряд, стояли
в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем
в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и
хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у
костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров.